[Печатается по авторскому экземпляру cборника «Лит. Москва», в который Лидия Чуковская внесла некоторые поправки. Выкинутые ею слова и предложения заключены здесь в угловые скобки, а вставленные взамен выброшенных набраны курсивом.]
Легко примиряясь с пустотами и банальностями гладкого литературного стиля; не всегда препятствуя проникновению на страницы книг, газет, журналов элементарных грамматических ошибок (вроде
«встал»
вместо
«остановился»
,
«одел»
вместо
«надел»
;
«катастрофа чего-нибудь»
вместо
«катастрофа с чем-нибудь»
,
«процесс над вредителями»
вместо
«процесс вредителей»
и т. д.); не ведя достаточно упорной борьбы с канцеляризмами (вроде
«нахождение статьи в сборнике доказывает»
или
«передача себя Ивановым в руки жандармов показывает»
), — короче говоря, не замечая действительных и весьма злокачественных пороков текста, иные редакторы, рецензенты и критики проявляют прямо-таки болезненный испуг перед словами и выражениями, заимствованными из живой речи. И не только разговорной. Под предлогом борьбы за чистоту языка < — борьбы, завещанной нам Горьким, —> иной педант настойчиво преследует все, что не соответствует его представлениям о гладкописи и выходит за пределы его собственного — порой не слишком богатого — словаря. Крылов, Грибоедов, Некрасов, Толстой учились языку у народа — это известно редактору. На страницах произведений Горького, Шолохова, Фадеева звучит народная русская речь — щедрая, яркая, меткая, разнообразная. Редактору известно, что литературный язык постоянно обогащался и обогащается речениями языка народного, питается ими. И все-таки, заметив на странице слово
«шматок»
, или
«шебаршиться»
, или
«дырье»
, или
«кадь»
, или выражение
«выплакать письмо»
, он аккуратно подчеркивает его и на всякий случай ставит на полях птичку. Он не уверен, существуют ли такие слова, а если и существуют, то будут ли они понятны читателям.
